Неточные совпадения
В одной письме развивает мысль, что градоначальники
вообще имеют право на безусловное блаженство в загробной жизни, по тому одному, что они градоначальники; в другом утверждает, что градоначальники обязаны обращать на свое поведение особенное внимание,
так как в загробной жизни они против всякого другого подвергаются истязаниям вдвое и втрое.
Благотворная сила его действий была неуловима, ибо
такие мероприятия, как рукопожатие, ласковая улыбка и
вообще кроткое обращение, чувствуются лишь непосредственно и не оставляют ярких и видимых следов в истории.
Что происходит в тех слоях пучины, которые следуют непосредственно за верхним слоем и далее, до самого дна? пребывают ли они спокойными, или и на них производит свое давление тревога, обнаружившаяся в верхнем слое? — с полною достоверностью определить это невозможно,
так как
вообще у нас еще нет привычки приглядываться к тому, что уходит далеко вглубь.
Вообще же необходимым последствием
такой любознательности бывает то, что градоначальник в скором времени приобретает репутацию сердцеведца…
Вообще во всей истории Глупова поражает один факт: сегодня расточат глуповцев и уничтожат их всех до единого, а завтра, смотришь, опять появятся глуповцы и даже, по обычаю, выступят вперед на сходках
так называемые «старики» (должно быть, «из молодых, да ранние»).
В то время еще ничего не было достоверно известно ни о коммунистах, ни о социалистах, ни о
так называемых нивеляторах [Нивеля́торы — уравнители.]
вообще.
— А ты очень испугался? — сказала она. — И я тоже, но мне теперь больше страшно, как уж прошло. Я пойду посмотреть дуб. А как мил Катавасов! Да и
вообще целый день было
так приятно. И ты с Сергеем Иванычем
так хорош, когда ты захочешь… Ну, иди к ним. А то после ванны здесь всегда жарко и пар…
«Да и
вообще, — думала Дарья Александровна, оглянувшись на всю свою жизнь за эти пятнадцать лет замужества, — беременность, тошнота, тупость ума, равнодушие ко всему и, главное, безобразие. Кити, молоденькая, хорошенькая Кити, и та
так подурнела, а я беременная делаюсь безобразна, я знаю. Роды, страдания, безобразные страдания, эта последняя минута… потом кормление, эти бессонные ночи, эти боли страшные»…
Точно
так же, как он любил и хвалил деревенскую жизнь в противоположность той, которой он не любил, точно
так же и народ любил он в противоположность тому классу людей, которого он не любил, и точно
так же он знал народ, как что-то противоположное
вообще людям.
— Я совершенно это понимаю, — отвечал Левин. — На школу и
вообще на подобные учреждения нельзя положить сердца, и от этого думаю, что именно эти филантропические учреждения дают всегда
так мало результатов.
— Входить во все подробности твоих чувств я не имею права и
вообще считаю это бесполезным и даже вредным, — начал Алексей Александрович. — Копаясь в своей душе, мы часто выкапываем
такое, что там лежало бы незаметно. Твои чувства — это дело твоей совести; но я обязан пред тобою, пред собой и пред Богом указать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана, и связана не людьми, а Богом. Разорвать эту связь может только преступление, и преступление этого рода влечет за собой тяжелую кару.
Никогда еще невозможность в глазах света его положения и ненависть к нему его жены и
вообще могущество той грубой таинственной силы, которая, в разрез с его душевным настроением, руководила его жизнью и требовала исполнения своей воли и изменения его отношений к жене, не представлялись ему с
такою очевидностью, как нынче.
Он любил и не любил народ
так же, как и
вообще людей.
— Да, всё это кончилось, но всё это и было не
так важно, как мы думали, — отвечала Анна. —
Вообще моя belle soeur слишком решительна.
Наши мужчины
так не любезны
вообще, что с ними кокетничать, должно быть, для умной женщины несносно.
Впрочем, обе дамы нельзя сказать чтобы имели в своей натуре потребность наносить неприятность, и
вообще в характерах их ничего не было злого, а
так, нечувствительно, в разговоре рождалось само собою маленькое желание кольнуть друг друга; просто одна другой из небольшого наслаждения при случае всунет иное живое словцо: вот, мол, тебе! на, возьми, съешь!
Чичиков начал как-то очень отдаленно, коснулся
вообще всего русского государства и отозвался с большою похвалою об его пространстве, сказал, что даже самая древняя римская монархия не была
так велика, и иностранцы справедливо удивляются…
Так отзывался неблагоприятно Чичиков о балах
вообще; но, кажется, сюда вмешалась другая причина негодованья.
Вообще говоря, он любил первенствовать, любил фимиам, любил блеснуть и похвастаться умом, любил знать то, чего другие не знают, и не любил тех людей, которые знают что-нибудь
такое, чего он не знает.
—
Вообще о генералах, ваше превосходительство, в общности… то есть, говоря собственно, об отечественных генералах, — сказал Чичиков, а сам подумал: «Чтой-то я за вздор
такой несу!»
Легкий головной убор держался только на одних ушах и, казалось, говорил: «Эй, улечу, жаль только, что не подыму с собой красавицу!» Талии были обтянуты и имели самые крепкие и приятные для глаз формы (нужно заметить, что
вообще все дамы города N. были несколько полны, но шнуровались
так искусно и имели
такое приятное обращение, что толщины никак нельзя было приметить).
Причудницы большого света!
Всех прежде вас оставил он;
И правда то, что в наши лета
Довольно скучен высший тон;
Хоть, может быть, иная дама
Толкует Сея и Бентама,
Но
вообще их разговор
Несносный, хоть невинный вздор;
К тому ж они
так непорочны,
Так величавы,
так умны,
Так благочестия полны,
Так осмотрительны,
так точны,
Так неприступны для мужчин,
Что вид их уж рождает сплин.
Подъехав к Калиновому лесу, мы нашли линейку уже там и, сверх всякого ожидания, еще телегу в одну лошадь, на середине которой сидел буфетчик. Из-под сена виднелись: самовар, кадка с мороженой формой и еще кой-какие привлекательные узелки и коробочки. Нельзя было ошибиться: это был чай на чистом воздухе, мороженое и фрукты. При виде телеги мы изъявили шумную радость, потому что пить чай в лесу на траве и
вообще на
таком месте, на котором никто и никогда не пивал чаю, считалось большим наслаждением.
Так начиналась своеобразная фантастическая лекция о жизни и людях — лекция, в которой, благодаря прежнему образу жизни Лонгрена, случайностям, случаю
вообще, — диковинным, поразительным и необыкновенным событиям отводилось главное место.
— Ну, а коли я соврал, — воскликнул он вдруг невольно, — коли действительно не подлец человек, весь
вообще, весь род, то есть человеческий, то значит, что остальное все — предрассудки, одни только страхи напущенные, и нет никаких преград, и
так тому и следует быть!..
Она именно состоит в том, что люди, по закону природы, разделяются
вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть,
так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово.
— Это вы от вчерашней вашей неудачи
так злы и привязываетесь, — прорвался, наконец, Лебезятников, который,
вообще говоря, несмотря на всю свою «независимость» и на все «протесты», как-то не смел оппонировать Петру Петровичу и
вообще все еще наблюдал перед ним какую-то привычную, с прежних лет, почтительность.
Чувства ли его были
так изощрены (что
вообще трудно предположить), или действительно было очень слышно, но вдруг он различил как бы осторожный шорох рукой у замочной ручки и как бы шелест платья о самую дверь.
—
Так вот, Дмитрий Прокофьич, я бы очень, очень хотела узнать… как
вообще… он глядит теперь на предметы, то есть, поймите меня, как бы это вам сказать, то есть лучше сказать: что он любит и что не любит? Всегда ли он
такой раздражительный? Какие у него желания и,
так сказать, мечты, если можно? Что именно теперь имеет на него особенное влияние? Одним словом, я бы желала…
Говорила же
вообще мало, и, как уже сказано, была
такая смиренная и пугливая…
Не спорю, может быть, он способствовал ускоренному ходу вещей,
так сказать, нравственным влиянием обиды; но что касается поведения и
вообще нравственной характеристики лица, то я с вами согласен.
Вообще в
таком деле трудно судить.
— Видя таковое ее положение, с несчастными малолетными, желал бы, — как я и сказал уже, — чем-нибудь, по мере сил, быть полезным, то есть, что называется, по мере сил-с, не более. Можно бы, например, устроить в ее пользу подписку или,
так сказать, лотерею… или что-нибудь в этом роде, — как это и всегда в подобных случаях устраивается близкими или хотя бы и посторонними, но
вообще желающими помочь людьми. Вот об этом-то я имел намерение вам сообщить. Оно бы можно-с.
— Да, — заметил Николай Петрович, — он самолюбив. Но без этого, видно, нельзя; только вот чего я в толк не возьму. Кажется, я все делаю, чтобы не отстать от века: крестьян устроил, ферму завел,
так что даже меня во всей губернии красным величают; читаю, учусь,
вообще стараюсь стать в уровень с современными требованиями, — а они говорят, что песенка моя спета. Да что, брат, я сам начинаю думать, что она точно спета.
— Я уже доложил вам, что ни во что не верю; и что
такое наука — наука
вообще? Есть науки, как есть ремесла, звания; а наука
вообще не существует вовсе.
Схватка произошла в тот же день за вечерним чаем. Павел Петрович сошел в гостиную уже готовый к бою, раздраженный и решительный. Он ждал только предлога, чтобы накинуться на врага; но предлог долго не представлялся. Базаров
вообще говорил мало в присутствии «старичков Кирсановых» (
так он называл обоих братьев), а в тот вечер он чувствовал себя не в духе и молча выпивал чашку за чашкой. Павел Петрович весь горел нетерпением; его желания сбылись наконец.
— Жив и нисколько не изменился. Все
так же брюзжит.
Вообще ты больших перемен в Марьине не найдешь.
— Все это прекрасно, Анна Сергеевна, но вы меня извините… я
вообще не привык высказываться, и между вами и мною
такое расстояние…
— Как ты торжественно отвечаешь! Я думала найти его здесь и предложить ему пойти гулять со мною. Он сам меня все просит об этом. Тебе из города привезли ботинки, поди примерь их: я уже вчера заметила, что твои прежние совсем износились.
Вообще ты не довольно этим занимаешься, а у тебя еще
такие прелестные ножки! И руки твои хороши… только велики;
так надо ножками брать. Но ты у меня не кокетка.
Вечером того же дня Одинцова сидела у себя в комнате с Базаровым, а Аркадий расхаживал по зале и слушал игру Кати. Княжна ушла к себе наверх; она
вообще терпеть не могла гостей, и в особенности этих «новых оголтелых», как она их называла. В парадных комнатах она только дулась; зато у себя, перед своею горничной, она разражалась иногда
такою бранью, что чепец прыгал у ней на голове вместе с накладкой. Одинцова все это знала.
Вообще она встретила его
так деловито, как хозяйка служащего, и в комнату за магазином не позвала.
— И
вообще — решено расстреливать. Эти похороны! В самом деле, — сам подумай, — ведь не во Франции мы живем! Разве можно устраивать
такие демонстрации!
— Стреляют они —
так себе.
Вообще — отряды эти охотничьи — балаган! А вот казачишки — эти бьют кого попало. Когда мы на Пресне у фабрики Шмита выступали…
Варвара указала глазами на крышу флигеля; там, над покрасневшей в лучах заката трубою, едва заметно курчавились какие-то серебряные струйки. Самгин сердился на себя за то, что не умеет отвлечь внимание в сторону от этой дурацкой трубы. И — не следовало спрашивать о матери. Он
вообще был недоволен собою, не узнавал себя и даже как бы не верил себе. Мог ли он несколько месяцев тому назад представить, что для него окажется возможным и приятным
такое чувство к Варваре, которое он испытывает сейчас?
— Ну, пусть не
так! — равнодушно соглашался Дмитрий, и Климу казалось, что, когда брат рассказывает даже именно
так, как было, он все равно не верит в то, что говорит. Он знал множество глупых и смешных анекдотов, но рассказывал не смеясь, а как бы даже конфузясь.
Вообще в нем явилась непонятная Климу озабоченность, и людей на улицах он рассматривал
таким испытующим взглядом, как будто считал необходимым понять каждого из шестидесяти тысяч жителей города.
— Не топай, — попросила Дуняша в коридоре. — Они, конечно, повезли меня ужинать, это уж — всегда! Очень любезные, ну и
вообще… А все-таки — сволочь, — сказала она, вздохнув, входя в свою комнату и сбрасывая с себя верхнее платье. — Я ведь чувствую: для них певица, сестра милосердия, горничная — все равно прислуга.
— Пороть надобно не его, а — вас, гражданин, — спокойно ответил ветеринар, не взглянув на того, кто сказал, да и ни на кого не глядя. —
Вообще доведено крестьянство до
такого ожесточения, что не удивительно будет, если возникнет у нас крестьянская война, как было в Германии.
Над Москвой хвастливо сияло весеннее утро; по неровному булыжнику цокали подковы, грохотали телеги; в теплом, светло-голубом воздухе празднично гудела медь колоколов; по истоптанным панелям нешироких, кривых улиц бойко шагали легкие люди; походка их была размашиста, топот ног звучал отчетливо, они не шаркали подошвами, как петербуржцы.
Вообще здесь шума было больше, чем в Петербурге, и шум был другого тона, не
такой сыроватый и осторожный, как там.
— Черт его знает, — задумчиво ответил Дронов и снова вспыхнул, заговорил торопливо: — Со всячинкой. Служит в министерстве внутренних дел, может быть в департаменте полиции, но — меньше всего похож на шпиона. Умный. Прежде всего — умен. Тоскует. Как безнадежно влюбленный, а — неизвестно — о чем? Ухаживает за Тоськой, но — надо видеть — как! Говорит ей дерзости. Она его терпеть не может.
Вообще — человек, напечатанный курсивом. Я люблю
таких… несовершенных. Когда — совершенный,
так уж ему и черт не брат.
И даже ручкой повел в воздухе, как будто вел коня за узду. В движениях его статного тела, в жестах ловких рук Самгин наблюдал
такую же мягкую вкрадчивость, как и в его гибком голосе, в ласковых речах, но, несмотря на это, он все-таки напоминал чем-то грубого и резкого Ловцова и
вообще людей дерзкой мысли.